На Камчатке я койлал оттяжки, набивал подыкорники и плел гаши. В селе Ивашка, где мне довелось прожить несколько лет, эти слова знают все. Само село находится вдалеке от кипящих гейзеров, вулканов и озер, где стадами пасутся медведи. Нет, медведи, конечно, есть. Куда же без них? Но главное — это море. Мне трудно представить Камчатку вне побережья. Я такой не знаю.

Когда я заканчивал Ивашкинскую среднюю школу, моим самым заветным желанием было перебраться поближе к цивилизации. А будучи уже студентом Костромского университета, я мечтал о том, как бы еще разок вернуться и повидать Камчатку. Врать не буду, вернуться насовсем я не хотел. Поэтому когда Саныч, мой отчим, предложил помочь семье и отработать сезон на путине, я согласился с энтузиазмом. И вот я уже досрочно сдаю сессию, закупаюсь фотопленкой и лечу на самолетах и вертолетах в свою деревню. Работа начинается сразу. Я койлаю, набиваю и плету, делаю тоже, что и все. Подготовка к постановке невода занимает около месяца. В бригаде десять человек, я считаюсь салабоном и сезонником. Но так как я свой, все относятся ко мне спокойно, с иронией. Даже для местных попасть на невод большая удача, поэтому приезжих обычно недолюбливают.

Еще с детства я знал, как устроен невод. Это большая коробка из сетей, прицепленная к берегу таким образом, чтобы в нее заходила рыба. Рыбой считается любая рыба семейства лососевых. Хорошая рыба — это кета, нерка и кижуч, за нее хорошо платят. Горбуша это просто рыба, все остальное вроде и рыба, но за рыбу не считается. К сожалению, рыбак ставного невода не бороздит морских просторов, а стоит всю путину на одном месте. Быт его суров, а работа однообразна. Жизнь протекает на жилонке, это такая большая лодка без мотора. Внутри имеется печка, стол, нары в два яруса для рыбаков и персональные для бугра и кандея. Так называют бригадира и повара. Количество пресной воды ограничено. Сортир там же где и рыба — за бортом. Помыться в разгар сезона — редкое удовольствие, тем более, если невод стоит вдалеке от деревни. На выручку приходят окрестные водоемы. Морская вода для гигиенических нужд не подходит.

Самое сложное это поставить невод. Целый день бросаешь в воду мешки с песком, которыми нагружена целая баржа. Мешками принято пугать новичков, потому что кидать мешки это очень жестоко. Когда невод поставлен, работа идет размеренным ходом. Каждый день нужно тянуть сеть. Это называется переборка. Чем больше рыбы, тем тяжелее она тянется, но тем больше заработок. Переборки идут с раннего утра до позднего вечера с перерывом на еду и сон.

Когда рыбы накапливается достаточно, ее при помощи каплера, большого сачка, переливают из невода в живорыбицу. Это специальная посудина с прорезями, в которой рыба не дохнет. Около невода, всегда дежурит корабль, который принимает рыбу. Пару месяцев участь ребят с корабля находится в наших руках. Еще есть катер, который возит рыбу от невода к пароходу. Команда катера состоит из двух человек — капитана и механика. Это важные люди с большой зарплатой, они живут на катере.

Снаряжение простого рыбака состоит из оранжевого костюма и болотников. Выражение «менять как перчатки» имеет здесь буквальный смысл. Две пары хлопчатобумажных перчаток живут один день. Работать в резиновых считается пижонством. Поэтому руки у нас всегда сырые впрочем как и вся одежда. На пике сезона, а это, в лучшем случае, дней десять, перерывы на сон и отдых сокращаются до минимума или исчезают вовсе. Сдача рыбы идет одна за другой. Когда выдается возможность поспать, засыпать лучше со сжатыми кулаками. При пробуждении разгибать пальцы менее болезненно, чем сгибать.

Словосочетание «рыба пошла», означает, что ты приехал не зря — вернешься не с пустыми руками. Мой первый бугор умел поддать мотивации, сопровождая каждый заброс каплера фразой: «Хуяк — четыреста рублей, хуяк — четыреста рублей». Работало безотказно! Бугор — камертон команды. На моей второй путине бугор был не из простых — металлист, православный коммунист и бывший заместитель губернатора какой-то области одновременно. Его никто не любил. Камертоном он был хреновым, но, к счастью, рыба шла. Лично от меня ему многое прощалось за то, что он так мило и по-домашнему любил говорить:

За все его чудачества бригада получила отмщение в самом конце путины. К нам в невод заплыла акула. В том году это происходило дважды. И если в первый раз мы поджали зверюгу, вытащили за хвост и вышвырнули за пределы невода после совместного фото, то во второй она зацепилась зубами за сеть и померла. Ее ожидала участь первой, но тут в дело вмешался бугор. Он заявил, что акула останется в неводе, а из позвоночника он изготовит трость. Естественно, лишние триста килограммов нагрузки под конец путины никакого энтузиазма у бригады не вызвали. Сжав зубы, мы несколько недель катали по неводу разлагающийся труп.

Снятие невода — момент ответственный. Дело почти сделано, бугор садится в шлюпку и плывет за своим трофеем. Одной рукой он ловко хватает за хвост то, что осталось от акулы, другой берется за веревку, чтобы привязать ее к шлюпке. В этот самую секунду останки выскальзывают у него из рук и погружаются на морское дно. На лице бригадира — кхм, вся гамма чувств. Кто-то из рыбачков хихикнул, многие заржали в голос, я просто ухмыльнулся. Равнодушных не было. Мы победили.

Народ в команде, на рыбацком сленге — «толпа», собирается разный. Профессионалов своего дела не больше половины, остальные — сезонники. Например, кандей с моей первой путины, готовил абсолютно никудышно, зато был приличным парикмахером. Жаль только, что есть хочется каждый день, а стричься максимум пару раз за сезон. Вообще он оказался несостоявшимся хоккеистом, так как пришлось восемь лет отсидеть в тюрьме за ограбление банка. Ну, тут такое дело, кого только не повстречаешь.

Унылые рабочие будни взрывает День Рыбака. Это событие отмечают мощнее, чем 23 февраля, Новый Год и дни рождения всех членов команды вместе взятых. День Рыбака — это единственный легальный повод нарушить сухой закон. Праздник начинается с собрания, на которое хозяин привозит ящик водки и море пива, а команда выставляет таз красной икры. Коряк Вова произносит на видеокамеру свой тост:

На три дня все погружаются в алкогольную бездну. Единственный в деревне кабак кипит. Две конкурирующие фирмы рыболовов должны разобраться, кто круче. Это моя первая путина, и я на стороне абакумовских. Противостоят нам шельфовские. Главное, что за нас двухметровый Коля — авиадиспетчер из Питера. Он методично укладывает противников одного за другим, как в кино. На пороге бара возникает Серега, сосед по «нарам». Полагая, что я в беде он прыгает с крыльца на предполагаемого «обидчика» и промахивается. Раздается глухой хруст — перелом ноги. Серега выбывает из состава из–за травмы. Утром все пытаются собраться на жилонке, но снова разбредаются. Заходит и наш командор-мотиватор в больших темных очках, но фонари под ними еще больше — вчера он свалился в реку с моста. Попив чайку, он уходит со словами: «Пойду, пожалуй, посижу на спине».

Праздник заканчивается также стремительно, как и начался. Мы снова в море. Рутину и монотонность работы разбавляем, как можем: кто сном, кто чтением, но в основном — разговорами. К концу сезона мы знаем друг о друге почти все. Короткое камчатское лето подходит к концу. Рыбы с каждым днем становится все меньше, и наш распорядок дня приближается к курортному. Переборки два раза в день, потом раз в два дня, а с наступлением осени и того реже.

А напоследок — байка, не рассказать которую сродни преступлению. Однажды наш бригадир-чудак вытянул из невода чавычу. Это большая, редкая и очень вкусная рыба. Разумеется, он захапал ее себе. Как водится после сдачи, мы вернулись в деревню. Все разбрелись по домам, бугор ушел со словами: «Я ей жабры присолил, брат подъедет на мотоцикле, заберет». Так бугор оставил рыбу на палубе, прикрыв робой. Мне же идти было некуда, поэтому я закрылся в кубрике, протопил печку и завалился спать у себя на нижних нарах. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я от того, что лодку швыряло из стороны в сторону. Но мы же не в море. Первая мысль — землетрясение. Нет, я слышал, что в этих краях это редкость. Снаружи тьма, хоть глаз выколи. Я кое–как пробираюсь к единственному иллюминатору и натыкаюсь на медвежью морду, которая с него что-то слизывает. Ничего себе! Зажигаю свет и в панике начинаю баррикадироваться. Качка между тем продолжается.

Рассудок ко мне вернулся не сразу, но постепенно я начал понимать суть происходящего. Запах чертовой рыбины привлек медведицу с двумя медвежатами. Они часто заходят в деревню. Медведица забралась к нам в жилонку и съела рыбу-чавычу. Малышам тоже что-то перепало. После этого мамаша залезла на верхнюю палубу и начала сшибать кастрюли, которые заботливо, подальше от тепла вынес кандей. Оказывается, медведи не брезгуют ни гороховым супом, ни компотом. Страху я натерпелся на год вперед.